История очень быстро обрастает мифами. Но существуют и чистые, не предвзятые хранители истории. Как 99-летний петербуржец.
Любой политик или общественный деятель, с легкостью играя фактами и цитатами, придает «истории» удобную для него позу. С помощью нехитрых спекуляций можно подвести идеологическую основу для какой угодно политической партии, или оправдать грехи прошлого.
На обложке: Павел Галицкий с Ниной Кузниченко (Евпатория, 1928 г.)
П…ц стране, которая вместо удушающего стыда за Сталина испытывает гордость, вместо отвращения — страстную любовь.
Каждый новый политический режим переписывает историю, следующий режим переписывает ее заново, и живая история быстро превращается в туманный и лживый миф. Это не беда отдельно взятой страны, это данность всего мира. Чистыми источниками служат тексты, лишенные идеологических оценок и суждений. Например, письма солдат с фронта, личные дневники, мемуары.
К таким беспристрастным свидетельствам относится книга «Почти сто лет жизни…» вышедшая в издательстве «Нестор-История» — воспоминания 99-летнего петербуржца Павла Калинниковича Галицкого. Он человек-эпоха и не потому, что он герой или мыслитель, совсем наоборот, таких людей принято с некоторым снобизмом называть «маленький человек». Павел Галицкий, родившись в 1911 году, застал закат Российской империи, пережил революцию, гражданскую войну, голод, репрессии, лагеря, «развитой» социализм и его крушение. В его судьбе отпечатался столетний путь нашей страны. И благодаря таланту рассказчика, Павел Галицкий позволяет увидеть этот путь глазами очевидца. Книга настолько захватывает динамичным и насыщенным «сюжетом», что прочитывается на одном дыхании.
До чего же странно после такой книги слышать просталинские пассажи премьера Путина: «страна изменилась коренным образом, она из аграрной превратилась в индустриальную… Мы выиграли Великую отечественную войну… Даже если мы будем возвращаться к потерям, никто не может сейчас бросить камень в тех, кто организовывал и стоял во главе этой победы…» Премьерские фразы звучат диким диссонансом судьбе «маленького человека».
Начало. Когда разразилась гражданская война Павлу было 7 лет. Отца, сельского священника, вызвали в комендатуру, находившуюся в 70 верстах. Человек, недавно переболевший брюшным тифом, не выдержал долгого пути под конвоем. Многодетная семья осталась без кормильца.Так для людей начался советский рай. «Голод охватил всю Россию, — пишет П.Галицкий, — по улицам городов и сел, даже на Украине, ходили голодные и опухшие от голода старики, дети, в развалинах домов в Армянске находили трупы детей с вырезанными ягодицами и другими мягкими частями тела, родители не отпускали детей одних, боясь за их жизнь».
Семье удалось переехать в Евпаторию, где питались креветками. Когда началась коллективизация, Павел получил депешу от райкома комсомола: нужны бухгалтера в колхозы (а он закончил среднюю школу с бухгалтерским уклоном). Предложение как приказ — не поедешь, значит, против коллективизации, значит, враг.
Приехав на село, увидел, что бедняки, в основном, — это любители выпить, лодыри и многосемейные. Мужички, подсмеиваясь над нововведениями, хитро спрашивали приезжих комиссаров: «А баб объединять не будем?» Так советское крестьянство «осознало выгоды ведения коллективного хозяйства».
«Но агитация делала свое дело, — вспоминает Галицкий, — и мы не замечали недостатка продуктов, с энтузиазмом работали и кричали: «Да здравствует политика партии!».
Репрессии. 1 декабря 1934 года убили Кирова. Этим убийством «Сталин развязал себе руки… И развернулись процессы — Зиновьев, Каменев, Рыков, Бухарин, Рудзутак, Радек и другие «чистосердечно» признаются в организации убийства и вредительства… Период так называемого «культа личности» страшен тем, что никто не мог ручаться за свою жизнь и свободу, никто не был уверен, что сегодня или завтра его не заберут и не посадят за решетку!»
Граждане вдруг ни с того ни с сего становились париями — «контриками», «врагами народа» — и оказывались среди блатного мира — воров, насильников, бандитов. «Причем, те что отбывали наказание, не совершив никакого преступления, были врагами народа, а воры, убийцы, хулиганы — оказались друзьями, верным оплотом власти — лагерной администрации», делится своими мыслями Павел Галицкий, попавший в маховик репрессий. Так что истинный оплот сталинского режима, чтобы ни говорили его современные апологеты — ворье, уголовники, а вовсе не честные труженики.
«Я стал контриком — самой низкой кастой в мире заключенных,» — пишет мемуарист, — «любой хулиган, вор, убийца был выше меня, его поддерживали в тюрьме, в лагере, науськивали на контриков, стараясь унизить и подавить человеческое достоинство».
Допрос. «Я сел. Меня окружили, сидя на стульях, практиканты. Мне было 26 лет, я был молод, здоров, но недоедание в течение трех месяцев и моральное угнетение выпотрошили меня, превратили в полуживого человека. Каждый тыкал меня кулаком либо в спину, либо в грудь и говорил:
— Расколись до жопы пополам и выложи все, как на блюдечке.
А главный, Поздняков, задавал вопросы:
— Кто тебя завербовал?
А свора практикантов после очередного вопроса тыкала меня кулаками и повторяла бессмысленную и похабную фразу…
Потом Воскобойников, главный подручный, подвел меня к стене, завязал мне руки за спиною и сказал:
— Стой и смотри на гвоздь в стене, да не шевелись, голову не опускай, а то в морду дам!
Я стоял и смотрел на гвоздь, сколько прошло времени — не знаю, в глазах забегали искры, шея одеревенела, и я невольно переступил с ноги на ногу. От удара кулаком по голове я пошатнулся, Воскобойников, следивший за мной, заорал:
— Стой, сволота, мать-перемать, как тебе велят!
Очнулся я на полу, весь мокрый, когда потерял сознание — не помню, на меня вылили графин воды…»
Лагеря. Отправляли заключенных огромными составами до ста вагонов,этакая километровая гусеница. Товарные вагоны набиты битком. Печи топились без спичек, огонь высекали методом первобытного человека — трением дерева о дерево.«Серые бараки, грязные прокопченные палатки, серый грязный снег вокруг,загаженный нечистотами: уборных не существовало» — такой предстала перед Галицким пересылка «Южлага» по строительству железной дороги Улан-Удэ — Улан-Батор.
Во время морского этапа на Магадан сильнейший шторм (в пароход набивали до 6 тыс заключенных) качал и швырял людей на восьмиэтажных нарах: «корабль в одну сторону стремительно скользит вниз, так что все в желудке сжимается и подкатывает к горлу, вдруг удар волны и сумасшедший крен в другую сторону! По трюму гуляет от одного борта к другому полуметровая волна блевотины…»
История о Сталине. Друзья по несчастью рассказывали, кто за что сидит. Встречались репрессированные и из «высших эшелонов». Один такой рассказал, как обычно Сталин ездил на дачу: «с бешеной скоростью мчатся несколько одинаковых машин, не признавая сигналов, если попадался кто-то на пути — сшибали и мчались дальше!»
Смерть вождя. «Со всех сторон шли люди. Лица у всех взволнованные! Да, Сталин умер! Командир взвода охраны капитан Лепешко — плакал. То ли на самом деле жалел, то ли оплакивал свою долю. Остальные сосредоточенно молчали, боясь взглянуть друг на друга. После траурного митинга все разошлись. В лагере из барака в барак сновали заключенные, собирались группами, оживленно толковали. Ни у кого не заметил отпечатка грусти и сожаления — как это не старались скрыть, радость и ожидание перемен сквозило в каждом лице. А охранники и надзиратели, особенно любители поиздеваться, ходили тихие, как пришибленные».
Все эти свидетельства напрямую развенчивают культ Сталина, поскольку вместо обманчивых цифр статистики и иллюзорного благополучия, мы видим то,на чем реально основывалась экономика Советского Союза. Кровь, террор, чудовищные эксперименты над населением — это наша история. А попытки затереть черные дыры и попытки строить воздушные замки на основе мифов об успешном менеджере Сталине — путь сомнительный. Вспомните, ведь Гитлер в начале своего пути тоже считался «успешным менеджером».
PS: Надо сказать что в книге есть не только страшные истории, но и почти комичные, особенно касающиеся брежневского времени. В целом чтение этих воспоминаний не ввергает в мрачные мысли, а наоборот оставляет неожиданное чувство оптимизма, поскольку сам автор несгибаемый оптимист.
Книга «Почти сто лет жизни…» на ozon.ru
Издательство «Нестор»