Адасинский-Мефистофель крут

«Фауст» вышел в ограниченный прокат в России.

На обложке: Антон Адасинский. Фото © Елена Яровая

В ужимках Адасинского временами проглядывает нечто путинское… Или так кажется из-за совпадения выхода фильма с очередной революционизацией России? Во всяком случае, изображение крайней стадии общественного кризиса  в новой сокуровской картине на лицо.

Мир менял

В городе, построенном режиссером, нет никаких связей между обитателями, кроме залоговых дел, попоек, похорон. Ни одного художника, ни одного поэта или музыканта. И Мефистофель, судя по всему, весьма устал покупать души…

Некая сумасшедшая в исполнении Ханны Шигулы (специально для нее Сокуров придумал роль мнимой жены Мефистофеля — как сам признается,  «от души хотел сделать подарок» обожаемой актрисе) справляет нужду возле церкви. У лукавого, который в фильме наречен Ростовщиком, схватывает живот, и он в точности повторяет поступок «женушки». Мало того, на замечание Фауста «чего же рядом с церковью?», резонно отвечает: «И правда. Лучше в ней» — и ковыляет вовнутрь. Затем из храма доносится явственное «А-а-а!» — акустическое сопровождение процесса испражнения.

До этого Фауст кромсал тело мертвеца, выглядящее откровенно кукольно, извлекал оттуда орган за органом, а ученик Вагнер подносил ему тарелку с едой. Позже, в «постельном эпизоде» осчастливленный, но не омоложенный, как у Гёте, воздыхатель вдумчиво рассматривает влагалище девственницы, очевидно, пытаясь и там найти душу. Разочарованное лицо актера Йоханеса Цайлера подсказывает нам, что поиски оказались тщетными. То, что так влекло — испито. Похоть развенчана, телесная оболочка уже мертва для духа. В следующем кадре мы видим комнату Гретхен, искаженную беспорядком. Фауст восклицает: кто же это все сделал?! По мысли авторов, герой постепенно становится коварнее черта. И даже перед самим собой притворяется, будто не понимает, что сам причина всего.

Стоило взглянуть на прелести Гретхен — и шелудивая ручка ласкает ладонь красавицы в самое неподобающее время — на отпевании ее братца, которого сам же и укокошил. Здесь сюжетная канва первоисточника особенно деформирована. У Гете Валентин погибает от шпаги Фауста, направленной Мефистофелем, после соблазнения сестренки-малолетки.

— Не меньше ж ей четырнадцати лет?! — восклицает в трагедии немецкого классика новоявленный ухажер, когда слышит признание товарища-дьявола: «у меня над нею власти нет» (ведь дети чисты и невинны). В фильме возраст возлюбленной чуток подправлен — ей по крайней мере шестнадцать. В Изольде Дихаук в этой роли есть что-то и от Евы, и от Венеры. Появляется она «ренессансно» — входя в собор, гладит притулившегося в углу кролика, что сразу напоминает знаменитые гравюры Дюрера. Понятно, почему потом в окошко комнаты, где Фауст лишает ее невинности, жадно заглядывают средневековые инферналии Босха.

У Гёте Маргарита, чтобы упасть в объятья Фауста, дает матери дьяволово зелье, от которого та умирает. Потом становится причиной гибели брата и, наконец, топит собственное дитя. От всех этих несчастий героиня, в конце концов, сходит с ума, ее разоблачают как детоубийцу и приговаривают к смерти. Отсутствие столь драматичной цепочки событий достаточно ощутимо опресняет сюжет фильма. Наоборот, присутствие их в трагедии подчеркивает стремительно преступное падение Фауста.

Сумасшествие на вулкане

Вместо опущенных кусков гетевского текста появились арабо-сокуровские вставки. Кроме уже упоминавшейся Х. Шигулы придумано появление Леонида Мозгового, исполнившего в предыдущих частях тетралогии роли Гитлера и Ленина. Когда неразлучная пара просится в проезжающую мимо карету, там оказывается некий русский пассажир, по всей видимости, «с бодуна». Сначала он ошарашенно взирает на непрошенных попутчиков, потом набрасывается на них с кулаками. Поскольку кучера кличут Селифан, отсюда следует, что пассажир — Чичиков. Обе эпизодические роли и отданы Леониду Мозговому. Чуть позже он появляется еще раз — на городской площади в виде … дамы, читающей книжку. Что ж, и Гоголь был любитель описывать чертовщину.

Но вернемся к основным героям. Вечный искуситель человека хоть и обозван в фильме ростовщиком, но, нет-нет, да и совершит что-нибудь необъяснимое, как положено нечистой силе. Например, воткнет вилку в стену пивнушки, и оттуда фонтанирует вино. Или, обеспечивая подопечному вожделенную ночь с Маргаритой, заставляет-таки расписаться кровью по поводу «заклада души». Это, конечно, не вакханалия гётевской вальпургиевой ночи (совершенно зря исключенной из сценария), но все же статус поддерживает. В унисон фантастическому, но несколько неожиданно возникает персонаж из второй части произведения Гёте — искусственный человек Гомункул, которого, абсолютно в точной интерпретации классического сюжета, выводит в колбочке Вагнер. Как известно, подобными опытами в массовом порядке занимались средневековые алхимики.

Где-то к середине фильма особенно заметно начинает ощущаться, что на фоне героя Адасинского, который и перед бабами раздеться горазд, шокируя отсутствием того, что обычно спереди внизу, Йоханес Цайлер выглядит актером-картинкой. Это зрелый мужчина того типажа, который мил женщинам любых возрастов. Усталость и разочарование жизнью придают ему особенный шарм. Но почему-то трудно поверить, что у него это серьезно — скажем, так, как у литературного прототипа.

В момент когда Фауст задумывает самоубийство, его сознание как будто создаёт двойника — того самого ростовщика. И он возвращает разочарованному доктору вкус к жизни. В финале же Фауст пытается разорвать зависимость от него. А финал заключается в том, что неунывающий спутник натягивает на доктора тяжелые доспехи, садит на коня, и они переносятся к подножию исландского вулкана, где пускают в небо горячие столпы гейзеры.

Здесь у Фауста совершенно «едет крыша», он воображает себя повелителем стихий — бедного чертика забрасывает тяжелыми камнями, а гейзеру приказывает «заткнуться». Но, конечно, ни камни, ни громкие крики не убивают живучую «тварь» и никак не влияют на природу. Слова бессильного человека, контрастны ехидной фразе чёрта: «Кто же тебя кормить будет?» Обезумевший в конец Фауст бежит в никуда. Заключительный кадр — снега на вечных вершинах гор.

Вполне себе моральная концепция авторов держится на том, что человек влекомый страстями становиться страшнее дьявола. Наверно поэтому сам дьявол десакрализирован до предела. Но парадокс фильма в том, что смысл его открывается именно через фигуру шутовского ростовщика. Главная же ошибка зрителя при просмотре — излишняя серьёзность. Поиски скрытых смыслов и ожидание откровений приводят к разочарованию. Это ироничная драма, но в зале почему то напряженно сдвигают брови. Нет смысла в том, что черт пёрнул — это просто смешно.

Что же поменяли?

Картина получила на Венецианском кинофестивале «Золотого льва» с формулировкой «фильм, меняющий навсегда каждого его посмотревшего». Но в интернет-сообществе уже судачат: «метафизические гётевские поиски смысла жизни Александр Сокуров заменил постоянным поиском еды: легендарный доктор Фауст на протяжении всего фильма чертовски голоден, и, судя по всему, это мешает ему мыслить».

Мы делали картину не о том, о чем писал Гёте, признается автор сценария Юрий Арабов, «не черт соблазняет человека, а человек соблазняет черта». «Мы можем позиционировать себя гуманистами, но сердце наше пусто, там нет любви», почему-то делает удрученный вывод за все человечество постоянный соавтор Сокурова.

Как он считает, картина получилась о разрыве человека с метафизикой: «Разрывая с Богом, мы разрываем с любой метафизикой, в том числе, темного характера. По сравнению с людьми эпохи Возрождения мы представляем собой плоский лист бумаги. Но человек не исчерпывается тем, что он ест и тем, что он носит. В человеке есть иррациональное звено, выводящее его в метафизику. Современный человек разрывает с этим «нечто» последнюю связь».

По словам Александра Сокурова, кино — не очень благородная среда, не дающая объективного результата. «Вот у писателя — нет среды, ничто его не отвлекает, возможна предельная степень сосредоточенности, не зависит от социальных и политических обстоятельств», рассуждает режиссер.

«Ученые, художники, режиссеры, актеры пошли вдруг в политику, разбежались по лагерям, — комментирует маэстро текущий момент, — им кажется, что если победит Путин, он раздаст им индульгенции, звания, деньги, защиту от уголовных преследований. Это всё, скорее, свидетельство вырождения (или перерождения) интеллигенции. Когда меня всячески убеждали сейчас, чтобы я вошел в штаб Путина, я говорил только об одном: прекратите втягивать художественную среду, всех этих слабых душой и нервами людей, в ваши процессы, не стравливайте людей, потому что настанет день (тяжелый день!), когда вам не к кому будет обратиться. Все будут «по лагерям». Не останется никого, кому бы люди верили. Вся московская художественная среда легла на рельсы политики… это неправильно, не чутко, грубо».

Сайт Александра Сокурова


Антон Адасинский

Шесть лет работал актером в театре пантомимы Вячеслава Полунина «Лицедеи», ставил шоу для группы «АВИА». В 88-м году организовал авангардистский драматической пантомимный театр «Дерево», в котором стал актером и режиссером.

Киноработы:

  • 2011 — «Фауст», ростовщик
  • 2001 — «Юг. Граница», сценарист, режиссёр и исполнитель главной роли
  • 1989 — «Рок и фортуна»
  • 1985 — «Ради нескольких строчек», Рузес Юрий
  • 1984 — «Перегон»
  • 1983 — «Уникум», Лёша

Театр «Derevo»

Добавить комментарий