Интервью с Ириной Алексеевой, директором Санкт-Петербургской высшей школы перевода. Ирина Сергеевна начала заниматься переводами в студенческие годы. Сейчас проводит обучающие семинары по организации переводческого образования и методике обучения переводчиков в России и других странах. Последний по времени перевод — роман Йохена Шимманга «Новый центр».
Люди на протяжении многих веков неустанно переводят литературные произведения на другие языки, и никакие рассуждения о том, что точного перевода быть не может, их не останавливают.
— Ирина Сергеевна, как Вы считаете, создавая такую продукцию, как книги, фильмы, телепередачи, нужно руководствоваться вкусами публики или «создатели» должны этот вкус развивать? Не находите ли вы, что в России в настоящее время предпочитают идти первым путем? Как можно воздействовать на ситуацию?
— Я не объединяла бы книги, фильмы и телепередачи в одну рубрику. Книги и фильмы — это искусство, телевидение — все-таки пропаганда; поэтому убеждена: искусство должно оставаться свободным и авторы должны творчески реагировать исключительно на собственное эстетическое чувство. Настоящее искусство не потворствует массовым вкусам хотя бы по той причине, что оно индивидуально, а массовые вкусы — усреднены. Развивать вкус публики — извините, это задача СМИ. А мы — и переводчики, и писатели — готовы посодействовать. Сил и средств на пропаганду хорошего вкуса и сложных произведений искусства мы должны затрачивать гораздо больше, если мы хотим жить в благополучном мире и мирно сосуществовать друг с другом.
Ведь высокое искусство развивает душу и разум, а массовое — только, увы, физиологию. Необходимо шире освещать литературный процесс — на телевидении, на радио, в Интернете. Наши университеты готовят целые армии литературоведов, и надо вытаскивать их почаще на свет, на контакт с широкой публикой. Надо чаще устраивать встречи писателей с читателями, чтения новых книг, причем — переводных. И главное — начинать этот процесс уже в школе; школьников, безусловно, необходимо знакомить с мировым литературным процессом, но не в лекционно-учебниковом жанре, а путем чтения и последующих дискуссий. Только учителя наши должны для этого больше читать хорошей зарубежной литературы.
— В своем выступлении на книжном салоне в Петербурге Вы говорили, что Россия отстала от мирового литературного процесса. Насколько сильно это отставание? Сможем ли догнать?
Отставание очень существенное. Шуточное ли дело: семьдесят лет подряд нас приучали к примитивной советской «литературе» и заставляли все время видеть идеал литературы в прошлом, в 19 веке. У нас многие авторы до сих пор пишут в традициях романа 19 века.
— Отставание очень существенное. Шуточное ли дело: семьдесят лет подряд нас приучали к примитивной советской «литературе» и заставляли все время видеть идеал литературы в прошлом, в 19 веке. У нас многие авторы до сих пор пишут в традициях романа 19 века. И учителя в школе воспевают ту же традицию. Но ничего страшного в этом не вижу: вспомните, великая русская литература сформировалась в 18 веке буквально за несколько десятилетий, ориентируясь на лучшие французские и английские образцы и отталкиваясь от них (Ломоносов, Кантемир, Сумароков, Карамзин — а потом уже и Пушкин, и Толстой, и Тургенев — очень быстро!). А ведь не было ничего! В этих условиях необычайно важной становится миссия переводчика художественной литературы. Будем стараться. А догонять обязательно надо. Ведь знакомство с новаторством и эстетическим развитием других литератур создаст питательную среду для наших отечественных шедевров, а они обязательно будут, я уверена.
— Вы говорили также о нелинейном строении нового европейского романа. Каковы истоки этой структуры? Почему зарубежный читатель, зритель воспринимает более усложненные художественные формы, а у нас интеллектуальная литература в «катакомбах»?
А нам еще предстоит обрести понимание того, что чтение — это тяжелый труд преодоления материала и одновременно — высокоинтеллектуальная игра.
— Истоки своеобразной «объемности», полисюжетики европейского романа — во всем его развитии на протяжении 20 века. Просто, как уже говорилось, мы выпали из этого процесса. Кафка, Джойс, Пруст — все эти имена пришли к нам слишком поздно. Зарубежному читателю легче. Возможность читать сложную литературу 20 века была у него всегда. А нам еще предстоит обрести понимание того, что чтение — это тяжелый труд преодоления материала и одновременно — высокоинтеллектуальная игра.
— Кто из российских авторов, на Ваш взгляд, по стилистике близок к новому европейскому роману?
— Не хочу обижать своих, но, мне кажется — никто. Тут не только в стилистике дело, а в первую очередь — в архитектонике, в искусстве построения. Даже наши классики авангарда — Пелевин и Сорокин — по-прежнему остаются в жанре «фэнтези», а сюжет-то все равно выстраивают линейный… Но только проблема наша двусторонняя. Читатель к новой постмодернистской литературе не готов, причем поливает ее почем зря, не читая (в старой доброй традиции: «я книгу не читал, но скажу: вредная книга!»). По-моему, полная параллель с политическими событиями у нас в стране: нет свободных выборов, нет свободы слова, но люди к этому всему и не готовы, осознание свободы собственной личности еще не сформировалось. Короче говоря: нам предстоит путь трудный, но увлекательный, и необходимо запастись терпением и толерантностью по отношению к новому и сложному.
— В чем Вы видите основные отличия книгоиздательского дела, литературного процесса за рубежом и в России?
— Литературный процесс за рубежом развивается в обстановке полной поддержки и понимания со стороны общества и властей. Существует масса творческих стипендий, премий, грантов для писателей. Только пишите! А книгоиздательское дело — это бизнес: одни процветают, другие прогорают, — но всегда в рамках закона. Государство и негосударственные организации тратят колоссальные средства на пропаганду литературы — и своей, и переводной. И люди — простые, обыкновенные, интеллигентные и не очень — привыкли по вечерам и выходным ходить на презентации новых книг, на литературные вечера, где писатели читают фрагменты новых произведений. Бывая в Германии, я не перестаю поражаться тому, какие толпы людей по вечерам в будние дни приходят на такие встречи.
— Интернет-издательства — сильная конкуренция печатным? Не переместится ли книжный рынок в интернет?
…у интернет-издания книг гораздо больше возможностей (звуковые, изобразительные и т.д.), нежели у печатных изданий, и это замечательно. Основа суть всего — текст. Текст — вместилище, хранилище и живая жизнь интеллекта. И пусть он живет в оптимальных условиях развития.
— Поживем — увидим. Бумажная книга пока сохраняется, и люди привязанность к ней сохранили. Но электронные книги — тоже вариант. Мне кажется, что у интернет-издания книг гораздо больше возможностей (звуковые, изобразительные и т.д.), нежели у печатных изданий, и это замечательно. Основа суть всего — текст. Текст — вместилище, хранилище и живая жизнь интеллекта. И пусть он живет в оптимальных условиях развития.
— Как Вы находите материал для переводов? Что влияет на Ваш выбор переводить ту или иную книгу? Что сподвигло перевести «Новый центр» Шимманга?
— Чаще книги находят меня сами — то есть я получаю заказ на перевод. Собственная инициатива переводчика — большая редкость и большое везение. Например, перевод Полного собрания писем Моцарта — это была наша инициатива с моей ученицей Альбиной Бояркиной, и было неимоверно сложно добиться публикации. «Новый центр» Шимманга я рекомендовала для перевода в России, будучи экспертом в международном проекте «Литрикс». А потом издательство Ивана Лимбаха решилось издавать эту книгу — и выбрало меня в переводчики. Другой вопрос: почему я ее рекомендовала? Она мне показалась очень современной в литературном и эстетическом плане, и очень полезной российскому читателю по своему содержанию. В «Новом центре» много такого, что разбередит чувствительные струны российского читателя: аллюзия на «Алису в Зазеркалье» Кэролла, история «Битлз», будни айтишников, апология книг и библиотеки, детективный сюжет, коллизия крушения диктатуры и строительства новой жизни…
— Ваш путь к профессии переводчика. Расскажите о своих учителях.
— Это долгий рассказ. Учителей было много, и всем им я признательна. Да что там, я до сих пор учусь — у каждого переводчика-коллеги можно чему-то полезному научиться. Но прежде всего — это мой Учитель, известный теоретик перевода и переводчик Андрей Венедиктович Федоров, общением с которым я горжусь. У него в Санкт-Петербургском университете я писала диплом о переводах «Демона» Лермонтова, а потом — кандидатскую диссертацию — о переводческом творчестве Каролины Павловой. И еще назову, конечно, Инну Павловну Стреблову, известную переводчицу немецкой и скандинавской литературы: я десять лет занималась у нее в семинаре по переводу при Доме Писателей. Переводить я начала лет в 16, и все никак не перестану. Это захватывающее занятие. Такая расшифровка интеллектуальных ходов, заложенных в тексте.
— Нынешняя молодежь проявляет интерес к профессии переводчика? Каковы ступени к получению этой специальности? Большой ли конкурс в Высшую школу перевода?
— Во-первых, нынешняя молодежь прекрасна. Больше знают, чем мы свое время, свободнее мыслят, умеют работать. (Не все, конечно. И не надо на меня бросаться, говоря, что молодежь нынче пошла не та. Всякое бывает. Но Интернет, открытые границы, а также развитие самоуважения личности делают-таки свое необратимое дело!). А переводчиками сегодня хотят быть примерно столько молодых людей, сколько в нашей молодости хотело быть космонавтами и балеринами. Очень много.
И, надо сказать, общество реагирует на это желание, потому что переводчиков нужно все больше и больше. Увы, в основном не переводчиков художественной литературы (потому что это всего 7% рынка), а — устных и письменных переводчиков для обеспечения повседневного спроса людей: для обмена новейшей информацией, для международных встреч и переговоров. В университетах мира сейчас переводчиков готовят в специальных программах магистратур. Есть такие и в России. Наиболее успешен на мой взгляд сегодня Нижегородский государственный лингвистический университет.
Наша Высшая школа перевода Герценовского университета — это годичное постдипломное образование, и она выпускает только переводчиков для международных организаций — наш главный работодатель — это ООН. Конкурс в этом году был 4 человека на место (экзамены прошли в апреле). Поступить очень сложно, надо свободно знать два иностранных языка.
— Существует мнение, что адекватного перевода художественного произведения на другой язык в принципе быть не может. Вы как считаете?
Каждый перевод, каждое проникновение в другую культуру — это не только утраты (переводчик не все передал), но и приобретения (переводчик вскрыл нечто, что в подлиннике никто не замечал). Произведение, обрастая переводами, становится все более объемным, обогащается дополнительными смыслами. И обретает жизнь вечную.
— Вопрос философский. Я рассуждаю так: люди на протяжении многих веков неустанно переводят литературные произведения на другие языки, и никакие рассуждения о том, что точного перевода быть не может, их не останавливают. Более того, читая Шекспира или Хемингуэя в переводе, они твердо уверены, что читают именно Шекспира и Хемингуэя. Значит, совпадение главного, что составляет суть литературы, произошло. А полного совпадения, конечно, не бывает. И это нормально. Каждый перевод, каждое проникновение в другую культуру — это не только утраты (переводчик не все передал), но и приобретения (переводчик вскрыл нечто, что в подлиннике никто не замечал). Произведение, обрастая переводами, становится все более объемным, обогащается дополнительными смыслами. И обретает жизнь вечную. Ведь создать произведение можно только один раз, а перевести — много раз. Пусть так оно и продолжается.
