Павел Крусанов — культовый литературный герой, современный писатель (наш с вами — современник!), редкий интеллектуал и исследователь человеческих закоулков рассказывает о литературной элите, героях нашего времени и красоте, спасающей мир.
Творящий притязает на пересоздание мира либо не существует как автор. В его распоряжении часто находится лишь сфера символического, но именно в этой сфере создаются самые мощные фигуры соблазна.
— Павел, Ваши книги имеют статус русского интеллектуального бестселлера. Выходит, интеллектуалов у нас не так уж и мало? Что Вы вообще думаете о Человеке Читающем? Чтение интеллектуальной литературы — это привилегия?.. Чья?.. Какой общности?
— Интеллектуал — это не химический элемент, хотя звучит похоже. То есть предъявить интеллектуала в чистом виде, как редкоземельный металл в пробирке, нельзя. Просто определенный набор свойств — склонность к умственному труду, широкие гуманитарные и научные интересы, тонко настроенный аппарат эстетического восприятия, внутренний приоритет эстетики над пользой, очищающая самоирония, отсутствие самоограничения фантазии и склонности к выхолащивающей истину политкорректности, — преодолев в личности некоторую критическую массу, предъявляют нам качественно отличный от того, что принято иметь в виду под современным значением слова «обыватель», человеческий тип. Этот тип и принято называть словом «интеллектуал». Хотя значение этого слова, как и все на свете, со временем тоже способно провонять и подвергнуться деформации. Из вышесказанного не следует, что понятие «интеллектуальный бестселлер» — это нонсенс, но в действительности так оно и есть. «Бестселлер», как изделие духа (речь о книгах), предполагает не только повышенный интерес потребителя, но и пониженный порог доступности. Что совершенно не приемлемо для аппарата эстетического восприятия тонкой настройки — такой аппарат категорически не терпит общих мест. Словом, «интеллектуальный бестселлер» — вещь из области маркетинга, а не реальности. Ну а читать для описанного нами человеческого подвида, в Вашей терминологии Человека Читающего, — это, конечно, не привилегия, а потребность. И художественной литературой эта потребность не ограничивается, как материальная пища не ограничивается для нас исключительно щами. Или только эклером. Или одной чистой солью.
— Чем сейчас интеллигенция отличается от элиты? Что лично Вы вкладываете в эти понятия?
Да, эта элита имеет и ангельский и демонический лики, да, она инициирует как созидание, так и разрушение, да, бывает предельно совестлива и откровенно бесстыдна, да, она вторит и зову небесных труб и стону преисподней, да, у нее крайне высок процент «ложного эксперимента», но только она способна производить новое.
— Сам термин «элита» сегодня требует уточнения. Всегда требовал. Поскольку речь об элите идет в паре с интеллигенцией, то, видимо, Вы имеете в виду элиту в области художественных и научных практик, а не армейскую, политическую или, скажем, спортивно-эстрадную. Там она тоже, безусловно, есть. Следует заметить, что интеллигенция — как раз то самое слово, которое странным образом на наших глазах деформировалось, вобрав в себя дополнительные неприятные смыслы. Теперь оно не означает совесть нации и незыблемость принципов, а подразумевает нечто колеблющееся, политкорректное, сглаживающее острые углы, боящееся обидеть прямым словом маленького человека, зачастую на поверку оказывающегося большой гадиной. Ну и конечно истинный интеллигент умеет держать вилку в левой руке, а нож — в правой, и при словах отечество — власть, Сталин — морщиться, будто рядом дохнуло портянкой. Интеллигенция превратилась в своего рода партию и слилась с определением «либеральная» до такой степени, что если теперь университетский профессор, очарованный Китаем времен династии Тан, позволит себе усомниться в универсальности либеральных ценностей, ему тут же будет отказано и в интеллигентности.
Культурная элита в моем понимании — это художественный авангард, способный к производству принципиально новых форм. Да, эта элита имеет и ангельский и демонический лики, да, она инициирует как созидание, так и разрушение, да, бывает предельно совестлива и откровенно бесстыдна, да, она вторит и зову небесных труб и стону преисподней, да, у нее крайне высок процент «ложного эксперимента», но только она способна производить новое. Потом, когда найденная форма отстоится, пройдет путь признания и обретет право на легитимность, интеллигенция поставит ее на полку, определит в музей и напишет о ней политкорректное исследование.
— Согласны ли с тем, что мы живем во времени без Героя? Что может помочь ему обрести контуры? И каким он может быть?
— Не согласен. Категорически. В восьмидесятые героями времени были ленинградские рокеры — БГ, Майк, Цой, Свин… Целая когорта, на которую равнялась пустоголовая юность, задающаяся мыслью «делать жизнь с кого б». В первую половину девяностых героями стали трикстеры, вроде незабвенного Курехина и Африки, способные на голубом глазу прогнать таких «гусей», что дух захватывало от их неслышного циничного хохота. Потом место беззаветных героев заняли нацболы — мальчишки, находящие место бескорыстному подвигу в трясине будней… Разумеется, одного героя на всех не бывает, кто-то вечно останется неудовлетворен. Так и Печерин не был героем на любой вкус, про Раскольникова, Базарова и Обломова — нечего и говорить. Жизнь устроена на манер веера, раскроешь — и вот она, во всем многообразии цветов. Тут и «браток», и едва сводящая концы с концами медсестра, и малиновый пиджак, и псковские десантники, не сдавшие ключевую высоту боевикам, и хрупкая девушка, бьющая букетом по морде проворовавшегося Собакевича.
— Персонажи Ваших книг — люди определенно героические, но своим «персональным» геройством. Странные, не очень-то вписывающиеся в среду. Они всегда — немного (сильно!) вне? Так ли это?
— В общем, да. Художник (в широком смысле) — человек не роевой, он сам всегда чуточку (сильно) вне. Поэтому его интерес к подобным персонажам понятен.
— Но при кажущемся не-присутствии — Ваши герои обладают ярко выраженным чувством мировой ответственности… Можно ли считать это характерной чертой героя нашего времени?
Хватит уже о маленьком человеке — надоел, пропеты ему лебединые песни классиками прошлого. Хочу видеть великого человека. Сегодня его время.
— Ну, во-первых, кто же запретит Вам так считать, если Вы так считаете. А во-вторых… это безусловно родовая черта героя наших дней, сегодняшнего героя. Человек, осознающий свою ответственность за все, что принял под свое крыло, будь то наследие предков или вновь обретенные пространства и смыслы, встает на путь, ведущий его к великому человеку, Человеку с большой буквы. В то время как маленький человек ответственности ни за что не несет, он всегда остается саранчой — пожирая все на одном месте, он оставляет за собой пустыню и перелетает на новое зеленое поле, уже заранее обреченное. Это все та же оппозиция: быть или иметь. Великий человек отдает себя жизни и через это существует, как герой, как мужчина, как солнце. Маленький человек загребает, стремится приобрести и иметь, оставаясь благодаря этому проходимцем, посредственностью, петушком на палочке. Хватит уже о маленьком человеке — надоел, пропеты ему лебединые песни классиками прошлого. Хочу видеть великого человека. Сегодня его время.
— Увлеченности без своекорыстия стыдится не надо, — говорит один из Ваших героев. Что Вы вообще думаете об увлеченности?.. Стоит ли безраздельно отдаваться своей страсти/идее/мечте? Или лучше соблюдать баланс? Иными словами, где-то жертвовать «увлеченностью» ради стабильности?
Соблюдать баланс одержимости и сдержанности в рамках материальной повседневности, пожалуй что, даже необходимо. Но не в угоду пошлости — этот грех непростителен.
— В области художественного безо всяких сомнений надо следовать захватившей тебя идее до конца, полностью отдаваясь своей страсти и мечте. Если хоть немного снизить накал, чары символического рассеются — и все пропало, ты уже сбитый летчик. Но в поле реальности подобную художественную практику безоглядно переносить не стоит. Если искусство, и в частности литература, это полигон идей, где борьба смыслов не ведет к настоящим человеческим жертвам и ложный эксперимент не оборачивается кровавым крахом мироустройства, то разрешение проблемы: кто я — тварь дрожащая или имею право старушек щелкать, в предметном плане многим не понравится. Например, старушкам. Соблюдать баланс одержимости и сдержанности в рамках материальной повседневности, пожалуй что, даже необходимо. Но не в угоду пошлости — этот грех непростителен.
— Пошлости стоит стыдиться?..
— Вот именно, стоит стыдится пошлости, которая по жизни идет рука об руку со стяжательством, с самоценным потреблением, с пресловутым «иметь», этим знаменем посредственности.
— Прогресс уничтожает мир — негласный девиз нашего времени. И при этом далеко не все стремятся вернуться к корням… Возможно ли разрешить этот парадокс без катаклизмов? Мирным путем?
Захлебнуться в собственных испражнениях, а не погибнуть в результате Небесного гнева — постыдная картина.
— В глобальном масштабе этот парадокс неразрешим. Его можно откорректировать частным порядком, в виде эксцесса — перебраться в медвежий угол, еще не закатанный в асфальт, возделать свой огород, завести кур и коз, печь домашний хлеб… Как поступил бывший хозяин биржи «Алиса». Но это не изменит общий вектор движения. В конце концов нашему миру, миру людей, обещан апокалипсис. И если мы принимаем Бога, то нам следует принять и уготованный Им для нас Конец Света. В противном случае мы выступаем против Его воли, а это уже богоотступничество. Другое дело, что захлебнуться в собственных испражнениях, а не погибнуть в результате Небесного гнева — постыдная картина, и участвовать в этом представлении нет никакого желания.
— Еще говорят: каждому времени своя война… Может ли так быть, что если писатели перестанут писать о войне, не будут воспевать ее бессмысленную красоту — войны и не будет вовсе?..
Войне будет наплевать на то, что пишут о ней писатели. Как и во всех других случаях. Потому что война древнее искусства, и у нее просто нет органа, который позволил бы ей реагировать на этот пустяшный раздражитель.
— Красота вообще по большей части лишена практического смысла, если она не включена в состав потребительской стоимости товара. Посмотрите на павлиний хвост. Разве он способствует процветанию вида? Разве воробьи и вороны с их скромным нарядом не более успешны в борьбе за ареалы обитания? Впрочем, смысл красоты — отдельная история. Что до войны, то я бы, конечно, предпочел решать разногласия миром, но если вопрос стоит так: война или позор, война или отказ от моего представления о справедливости, война или уничтожение того, что я считаю неотчуждаемым смыслом моего бытия, пусть это всего лишь моя прекрасная сказка, я выберу войну. И в данном случае войне будет наплевать на то, что пишут о ней писатели. Как и во всех других случаях. Потому что война древнее искусства, и у нее просто нет органа, который позволил бы ей реагировать на этот пустяшный раздражитель, как у пещерного жителя нет органа, способного реагировать на свет.
— Самая главная наука — умение понимать, ценить и производить красоту… Эта чудесная мысль принадлежит Вашему лирическому герою или это позиция автора? То есть все-таки красота может спасти мир? Или нужно спасать эту самую красоту?
Красота нам желанна. Она примиряет нас с действительностью. И в этом смысле она спасает мир, ибо, примирившись с действительностью, мир уже не так сильно хочется порвать в клочки.
— Ну что ж, давайте подробнее о красоте. Красота — понятие сугубо человеческое и оно не существует вне человека как зрителя, слушателя и так далее. Природе не известно такое свойство вещей и созвучий, она оперирует понятием «совершенство», если допустить, что она вообще способна оперировать понятиями. Редкий человек, не кривя душой, назовет паука красивым, в то время как с точки зрения природы, если она способна на собственную сфокусированную точку зрения, он — безупречная в своем совершенстве выдумка. Совершенен бегемот, совершенен дождевой червь. Но красивы ли они? Человек — существо верткое, он способен придумать и что-нибудь вроде «эстетики безобразного» или «красоты совершенства». Или той же «красоты войны» или «нравственной красоты». Однако это уловки. Красота — это то качество, которое человек способен выделить в окружающем его мире природных объектов и произведенных им самим вещей, но при этом он сам же в эти объекты и предметы данное качество закладывает. Зачем? Хороший вопрос. Ведь красота, кроме того, что доставляет нам радость, еще и ставит массу проблем. Например: что происходит с одеждой, когда она выходит из моды? Красота покидает ее? Или вот еще: все хотят жениться на красивых, а некрасивых-то куда? И тем не менее красота нам желанна. Она примиряет нас с действительностью. И в этом смысле она спасает мир, ибо, примирившись с действительностью, мир уже не так сильно хочется порвать в клочки. Согласитесь, ради будущей выгодной застройки снести ансамбль Дворцовой набережной довольно проблематично. А район, укомплектованный хрущевками, — запросто. Так что если вы хотите, чтобы ваше изделие духа претендовало на вечность, сделайте его как минимум красивым. Пусть даже бессмысленно красивым. Так вы его спасете. И через его спасение спасетесь сами. Вот почему умение понимать, ценить и производить красоту — самая главная наука. Ведь это наука спасения.
Понравилось? Читай произведения в «Журнальном зале»!
Павел Крусанов
Писатель
Родился в Ленинграде 14 августа 1961 года в семье служащих. Часть его детства прошла в Египте (его отец работал на строительстве Асуанской плотины). Окончил педагогический институт им. А.И.Герцена (ЛГПИ) по специальности география и биология. В первой половине 1980-х — активный представитель музыкального андеграунда, член Ленинградского рок-клуба, участник группы «Абзац». В те же годы участвовал в выпуске литературного самиздатского журнала «Гастрономическая суббота». Работал осветителем в театре, садовником, техником звукозаписи, инженером по рекламе, печатником офсетной печати. С 1989 года начал работать в издательствах на редакторских должностях («Васильевский остров», «Тритон», «Северо-Запад», «Азбука», «Лимбус Пресс»).
Финалист литературных премий: «Северная Пальмира» (1996), АБС-премия (2001), «Национальный бестселлер» (2003). Коллекционирует жесткокрылых. Женат, имеет двух сыновей.
С 1989 года публикуется в официальных изданиях (журналы: «Родник», «Звезда», «Русский разъезд», «Московский вестник», «Черновик», «Сумерки», «Соло», «Октябрь», «Комментарии»).
В 1990 году издана первая книга — «Где венку не лечь».
