Актриса, чье появление на сцене обеспечивает невообразимую игру контрастов, увлечение зрителя в коридоры смыслов и идей. Людмила Погорелова — ведущая актриса Театра Романа Виктюка и женщина, вдохновляющая и преображающая мир своей неповторимостью.
Те, кто имеет маски — сильны, они умеют отгораживаться от мира, они умеют с этим миром сосуществовать. Мы всегда говорим, что все мы с масками, и об этом спектакль, но есть такие персонажи в мире, которые не надевают эти маски — они и есть совесть нации, они есть истина того народа, который живет в этом пространстве.
— Вы пришли в театр Романа Виктюка из театра Леси Украинки, из Киева. Чем Вас привлек Виктюк, что предложил?
— Дело в том, что Роман Григорьевич приезжал в театр имени Леси Украинки и ставил спектакли. У него подобралась небольшая актерская команда, с которой он сделал три спектакля к тому времени, как появился его театр в Москве, как он получил возможность делать спектакли на своей базе.
Можно сказать, это был первый антрепризный театр, ведь он был организован на частные деньги. Виктюку нужна была команда, которая работала бы с ним постоянно. Тогда он уже выпустил спектакль «М. Баттерфляй» и собирался ставить «Лолиту». Виктюк заехал в Киев и пригласил нас с Олегом Исаевым, к тому времени мы уже были хорошо с ним знакомы.
Он вообще, кстати, очень любит актеров из провинции, из других городов: у нас сейчас театр переполнен отнюдь не москвичами… А мы были первыми, кого он позвал, а дальше пошел поток людей. У Виктюка лежит сердце к людям, которые приезжают в Москву для того чтобы чего-то добиваться, которые не ленивы, тщеславны, которые любят грести-грести-грести…
— Сложно было решиться уехать из родного города?
— Нет, решиться было очень легко, при том, что у нас были семьи, маленькие дети. Во-первых, потому что мы уже десять лет проработали в театре, а каждый театр имеет свои возможности и лично для меня он уже был исхоженным пяточком, я подумывала о том, что надо что-то менять в жизни. Во-вторых, эти три работы, которые мы сделали с Виктюком, были настолько потрясающие, настолько непохожие на все, что мы делали в своем театре с другими режиссерами, что не было ни тени сомнений, ни секунды раздумий — мы просто все бросили и уехали.
— Вы играли в «М. Баттерфляй». Роман Виктюк говорит, что собирается восстанавливать спектакль…
— Я сомневаюсь, что он его будет восстанавливать. Потому что там нужен актер-певец с неординарным голосом, которого сейчас, насколько я знаю, на примете у Романа Григорьева нет. Хотя он такой режиссер, который может сделать спектакль, где и не будет такого певца, хотя он — главный герой. Но я очень мало в это верю, просто потому, что сейчас ему неинтересно возвращаться к работам, которые он когда-то сделал. Это как второй раз входить в одну и ту же воду — зачем? Нужно делать что-то новое.
— Роман Григорьевич в своих постановках использует метод изысканных стилизаций и простодушной буффонады. Как Вам в своих ролях удается сочетать такие несочетаемые вещи?
— Я сама удивляюсь, как мне удается сочетать, для меня это всегда проблемно. Он очень любит, когда актеры существуют совершенно не на бытовом уровне. Виктюк заставляет работать ровным тоном, очень «не по жизни», не правдоподобно. Это неправдоподобие бывает очень мучительно на каком-то этапе, потому что актер — это все-таки человек из жизни, и ему хочется, как сейчас во всех кино и сериалах, работать под сурдинку, правдоподобненько, чтоб было органично.
Спектакли Романа Виктюка требуют совершенно другого уровня понимания того, чем ты занимаешься: вот этот якобы по форме ровный тон, он всегда обращен к разговору персонажа с чем-то высшим, с чем-то более серьезным, нежели просто с партнером, который находится с тобой в одной горизонтали. Виктюк уходит от бытовизма, и это великолепно, только если актеры умеют это все в своей душе преобразить в диалог с Богом, в диалог с судьбой, в диалог со смыслами, которые нас часто окружают. Но это сложно. И далеко не все умеют это делать.
— Как шла подготовка к роли королевы Гертруды в спектакле «Король-Арлекин»?
— Это одна из самых сложных ролей в моей биографии. Мизансцены построились очень быстро, и внешний рисунок поведения этой женщины тоже был найден очень быстро. А вот ее сущность, смысл того, зачем она появляется на сцене искался очень долго. Если играть ее властной, или обиженной, или ненавидящей сына — что есть в сюжете, то это было бы с одной стороны очень просто, с другой — очень банально.
Власть заставляет человека исчезнуть, она выедает из него всю его душевную сущность. И единственное спасение, которое человек находит, чтобы остаться — это уход в Бога, уход в те надежды, которые на земле уже неосуществимы.
В результате очень серьезных поисков мы нашли такую ноту, при которой она для меня возникает как жертва. Это существо — чистая жертва страшной силы под названием власть. Власть заставляет человека исчезнуть, она выедает из него всю его душевную сущность. И единственное спасение, которое человек находит, чтобы остаться — это уход в Бога, уход в те надежды, которые на земле уже неосуществимы.
— На Ваш взгляд там есть параллель с матерью Гамлета?
— Да, она названа Гертрудой, но мы как-то к этому не обращались, и я не вспоминала. Та Гертруда — тоже, наверное, жертва, хотя до сих пор ведь не понятно, понимала ли она, что ее мужа убили, была ли она сообщницей Клавдия или она не понимала ничего и действительно была им обманута. А эта женщина — совсем другая.
Мне кажется, что это намного серьезнее, именно потому, что она как бы и не во власти, муж с ней вообще десять лет не разговаривал, сын — оторванный, не занимающийся государством человек… И боль за то, что в этой стране происходит, и невозможность что-либо изменить сводит ее с ума. Эта боль и делает ее слепой, больной, и в результате уходящей от этого мира в совершенно другое измерение.
— Королева — прежде всего мать или патриотка своей страны?
— Я думаю, что королева — прежде всего женщина. Именно потому, что она женщина, мать и жена, она и не выдержала всего этого. Ели бы она была плоть от плоти политик, королева — она бы выдержала. Она бы взяла в свои руки правление и вытащила бы эту страну. Но она — второе лицо, она — женщина, она была всегда под мужчинами, которые управляли. Муж управлял — она была жертвой, пришло время сына управлять — сын настолько ничтожен, что она безумно страдает, что вынуждена ему отдать престол. Она должна его короновать и понимает, что ее страна погибнет.
— Спектакль построен на том, что у каждого есть свои маски. Королева — единственный персонаж, который не обладает маской, или жертва — это все-таки маска?
— Я бы хотела, чтобы она была единственным персонажем, у которой нет маски, она оголена, с нее все сорвано. Она — сама, именно поэтому она — жертва. Те, кто имеет маски — сильны, они умеют отгораживаться от мира, они умеют с этим миром сосуществовать. Мы всегда говорим, что все мы с масками, и об этом спектакль, но есть такие персонажи в мире, которые не надевают эти маски — они и есть совесть нации, они есть истина того народа, который живет в этом пространстве.
— Пластику и голос Гертруды подсказал Виктюк?
— Отчасти — да. Сначала мы хотели, чтобы вся эта боль была открыта: весь конфликт с сыном в первой сцене, когда идет выяснение, каков сын, каков отец, и как ей тяжело здесь жить. Мы хотели делать это на сильном характере, и тогда голос был один. Но вдруг, в третьей сцене, где она разговаривает с Арлекином, возникает неземной фальцет, совершенно нежизненный.
От этого у меня родилось понимание, что три сцены должны быть тремя этапами ее ухода: первый — более человеческий, во втором — она уже практически молится и разговаривает более высоко, а третий — она уже не разговаривает, а звучит в сферы дальние, высшие. Разложить на три этапа звук — это была моя находка, но, конечно, не без помощи Романа Виктюка. Он первый понял, что надо уходить туда.
— А сложно было подготовить к «Саломее» пластику, движения?
— Что значит сложно?.. Это часть профессии, это обязательно. В принципе, актер, который работает в таком театре, как у нас, должен быть физически готов к решению подобных задач. Если актер не готов, он автоматически перестает быть актером нашего театра. Таковы правила игры. Лично для меня было всегда очень интересно поддерживать физическую форму и пробовать сферы деятельности, которые мне знакомы.
У нас театр пластический, поэтому мы все время что-то открываем, какие-то интересные стили. И это великолепно: приходят разные люди, специалисты. Это же здорово — попробовать новое! А главное — это ключ к открытию спектаклей Виктюка, это дорога, по которой все должны идти для того, чтобы что-то состоялось. У нас ребята очень хорошо, по-моему, в этом преуспевают, и я стараюсь тоже не отставать.
— В спектакле «Последняя любовь Дон Жуана» Вы возглавляете покинутых женщин. Как Вы интерпретируете их отношение к возлюбленному? Любили ли эти женщины Дон Жуана?
— В этой пьесе дается расшифровка загадки Дон Жуана, его вечной притягательности. Она заключается в том, что он был плохим мальчишкой, он всегда бросал женщин. Женщина, которую бросают, никогда не забывает того человека, который причинил ей боль. И, конечно, это превращается в ее памяти, в ее жизни в неоконченную историю. Эта неоконченная история отзывается в ней как недоведенная до конца любовь.
Такой образ необходим каждой женщине: для того чтобы испытать эти перчик и соль чувственной любви нужно пережить неразделенную любовь, она оставляет такой осадок драмматизма внутри женщины, который очень часто ее душевно подпитывает.
Каждой женщине, которую бросают, кажется, что она этого мужчину очень любит, даже через многие годы. Я думаю, в этом донжуановская изюминка. Он всегда всех бросал, и его всю жизнь помнили. Такой образ необходим каждой женщине: для того чтобы испытать эти перчик и соль чувственной любви нужно пережить неразделенную любовь, она оставляет такой осадок драмматизма внутри женщины, который очень часто ее душевно подпитывает.
Поэтому все они его обожали! Конечно, можно сказать, что они его любили. Когда он в спектакле превращается в хорошего, когда он говорит: «Я так хочу вас любить», они кричат: «Не делай этого, оставайся Дон Жуаном, оставайся тем, который всех бросает!». Потому что именно в этом и нуждаются женщины.
— Какую роль Вам хотелось бы сыграть?
— Никакая актриса не мечтает сыграть что-то конкретное, она только мечтает о том, чтобы было, что сказать. Например, королева в «Короле-Арлекине» — это очень серьезное актерское высказывание, хотя роль такая маленькая, и по форме она тоже очень лаконична — в ней нет никаких разыгранных психологических ходов. Но для меня это серьезное актерское, личностное высказывание. Я понимаю, зачем я это делаю. Можно из маленькой роли сделать шедевр и можно большую, при всех мечтах своих, завалить и превратить в ничто. Важно, чтобы был хороший режиссер и была роль, а дальше все зависит от нас.
Людмила Погорелова
Актриса, заслуженная артистка РФ
Родилась 4 мая 1959 года. Окончила Киевский государственный театральный институт им. Карпенко-Карого (мастерская М.Ю.Резниковича).
По окончании института пришла в Киевский театр русской драмы им. Леси Украинки. Здесь случилось знакомство актрисы с режиссером Романом Виктюком, у которого она участвовала во всех трех спектаклях, выпущенных на киевской сцене.
В 1991 году актриса переехала в Москву, где продолжила работу в Театре Романа Виктюка.
В творчестве Людмилы Погореловой традиции русской театральной школы соединяются с самыми современными художественными поисками, неслучайно именно ей Роман Виктюк отдает «финальные» монологи в своих постановках.
